меня мучить, а я все равно раз за разом впадала в хандру. Наши разговоры все чаще становились нервными. Кир как мог сдерживался, но я чувствовала, что еще немного, и мы уже по-настоящему столкнемся лбами. В начале июня, когда он завел разговор о детской, это и произошло.
В конце этого месяца истекал срок принятия наследства, и, поскольку от Элеоноры по-прежнему ничего не было слышно, квартира нашей матери переходила мне. Осенью в этой квартире должна была поселиться Василиска. Мы с Киром уже знали, что у нас родится дочка, и выбрали ей это имя. А также решили отремонтировать комнату Ольги Марковны и переделать ее в детскую. Уже давно было пора с этим начать, и Кир был прав, когда заговорил со мной о своем плане ремонтных работ. Но мне снова нездоровилось, и я на него сорвалась.
– Ты уже никогда не будешь владеть собой? – спросил он меня.
– Да, никогда! – зло выкрикнула я. А потом разразилась рыданиями. Моя беременность проходила все еще тяжело, и это был приступ отчаяния.
– Ну прости, – сказал он. И глаза у него были такими грустными, что у меня после приступа рыданий еще долго тихо текли слезы. Я оплакивала то, что со мной стало.
Я действительно больше не владела собой. Ведь если бы я собой владела, то не допустила бы свои срывы и грустные глаза человека, который был для меня самым дорогим. Но даже если бы это был не Кир, а кто-то другой, отсутствие самообладания – позор.
Я решила взяться за свою хандру. «Ведь существуют же, черт возьми, какие-то средства воздействия на собственную раздражительность», – сказала я себе. И нашлись приемы, которые могли мне помочь. С растущим успехом я заставляла себя перед каждой ответной репликой, даже когда я себя хорошо чувствовала, делать глубокий вдох, и он тормозил мои первые реакции. Я стала учиться говорить медленнее, что тоже замедляло и разряжало эмоциональные импульсы. Когда я собиралась сказать о том, что мне не нравилось, то соединяла с силой большой палец левой руки с мизинцем так, чтобы ноготь одного впился в подушечку другого. Физическая боль не давала разжечься раздражению. Этот трюк был идеей Кира. Я сама попросила его посоветовать мне какое-нибудь вспомогательное средство, чтобы сделать его причастным к моим экспериментам. Он ведь хотел быть причастным.
* * *
У Кира были свои трудности. Он становился нервозным в ситуациях, когда должен был делать то, что не хотел. Так бывало часто в его отношениях с близкими. Он не только не любил формулы, но и ненавидел какие бы то ни было обязательства, наложенные на него со стороны. Он вообще не переносил слова «должен» в свой адрес и называл эту особенность своей личности «социальной клаустрофобией».
Я знала, что такое клаустрофобия. Она была у одной из моих одноклассниц, о чем я узнала, когда она раз пришла ко мне домой. Я провела ее в свою комнату и закрыла за нами дверь, а та девочка вдруг запаниковала. Она не могла находиться в каком-либо замкнутом пространстве. Особенно это было для нее трудно в маленьких комнатах, где закрыты и окно, и дверь. Так что я могла себе представить, что чувствовал Кир, когда ощущал свои отношения со мной замкнутыми. При этом он хотел причастности.
Я поняла, что его чувства ко мне всегда будут приходить из поля напряжения между этими двумя полюсами: бегством от замкнутости и стремлением к причастности. И сказала себе, что он такой. Он так устроен. Его «социальная клаустрофобия» действует мне на нервы, но без нее это будет не Кир. А я хочу, чтобы со мной рядом был Кир со всеми своими особенностями. Со мной и с Василиской. И если что-то в Кире перенапрягает мои нервы, то я найду способ, как их расслабить.
21
В середине лета я чувствовала себя на подъеме сил, и как раз тогда Кир получил предложение от одного из своих клиентов сделать фотографии для проспекта о туристических достопримечательностях Карелии. Он сказал мне, что на этот проект ему потребуется месяц-полтора, и его, понятное дело, все это время не будет в Москве.
Меня обдало холодом. Он подул на меня из двери, которая открылась перед Киром, и откуда на него самого веяло только свежестью. Такие фотопроекты он давно хотел. Свадьбы и крестины ему осточертели. Для меня же это означало слишком долгую разлуку. Я не хотела разлуки.
Он это увидел и сказал:
– Поедем со мной. Необязательно на все полтора месяца. Будешь ездить со мной по Карелии столько, сколько захочешь. Хочешь – день, хочешь – пару недель.
Ничто этому не препятствовало. Я чувствовала себя хорошо. И работа меня не держала: переводов последнее время было не так много. Но просто ездить по Карелии, ничего не делая, было не для меня, и я отказалась.
– Ну почему ничего не делая? – возразил Кир. – Ты можешь, например, написать тексты для этого проспекта. Мне предлагали это делать самому, но я отказался. Если я предложу тебя, да еще скажу, что автор будет вместе со мной на фотосъемках, издательство наверняка захочет с тобой сотрудничать.
И мы вместе съездили в Карелию. Проспект получился отличный. В ближайшее время нам был обещан новый заказ. Дверь, открывшаяся для Кира, открылась и для меня. Был разговор о серийных брошюрах и даже о книгах-путеводителях. Но прошло два месяца, а продолжения отношений с нашим издательством не последовало. Вместе с тем прошло и время, когда я была в хорошей форме. Я быстро теряла свою подвижность и любопытство к внешнему миру. И начала даже радоваться, что наше издательство к нам больше не обращается.
Я привыкла спать после обеда и все реже выходила из дома, а Кир вернулся к фоторепортажам о семейных событиях. Он стал опять много работать, и мы были все реже вместе. У Кира росло число заказов, у меня – потребность в уединении.
* * *
Начался сентябрь. Я лежала в постели после дневного сна и вдруг услышала, как открылась входная дверь. Это неожиданно пришел Кир.
Он вошел ко мне, пододвинул стул к кровати, сел на него и стал как-то слишком подробно расспрашивать меня о самочувствии. Я поняла, что это неспроста.
– Что-то случилось? – спросила я.
– Есть такое. Не знаю, как тебе об этом сказать, – ответил он.
– Скажи просто и по существу.
– Если по существу, то я получил интересное предложение. Мне предложили сделать фотографии для книги об Алтае. Авторы, парень и девушка, задумали ее написать как рассказ о своем собственном путешествии и позвали меня с собой.
«Эта парочка хотела того же, чего и мы», – подумала я без горечи или зависти, но от этой новости у меня перехватило дыхание. Мы
